Название: В моей вечности
Автор: Клан Учиха
Бета: Клан Учиха
Персонажи/Пейринги: Тобирама, Мадара, Хаширама, Тобирама/Мадара односторонне
Жанр: ангст, психоделика
Рейтинг: R
Размер: мини (3039 слов)
Дисклеймер: не бери.
Примечание: POV Тобирамы
читать дальшеНе знаю, когда именно прошлое решило быть настоящим.
Можно долго гадать, оказались ли тому причиной мы? Или все началось раньше, с Рикудо Сеннина, впервые ступившего на эти берега? Кто ударил первым, а кто в ответ? Но поиски истоков, виноватых и попытки добраться до истины давно утратили смысл. Важно лишь, что от подобных игр старый добрый мир теперь основательно трещит по швам.
Круг замкнулся, и все повторяется. Разницы мало: в прошлый раз я мог стоять на земле своими ногами, а не витать над ней, незримо и бесплотно, застряв между жизнью и небытием. Кто я теперь? Призрак, дух, кусок прежней души или остаточная смесь чакры и воспоминаний – зовите как угодно. Отсутствие плоти стало меньшей из моих бед. Если подумать, в этом есть преимущество. Кто-кто, а дух, имеющий в запасе почти вечность, может судить без лишних страстей. А то раньше выходило нескладно: сражаюсь за одного, люблю другого и по очереди злюсь на обоих…
Так или иначе, мы остались здесь все.
Мадара вот, упрямо цепляясь за остатки жизни, стал иссохшим полутрупом. Ночью красоту эту встретишь – так от восторга повредишься умом. Мне, собственно, уже без большой разницы, просто память о том, какой он был, не отпускает до сих пор, и сознавать этот контраст… печалит, что ли. Зато норов не поменялся. «Я прав, а вы идите к черту», - это его и сгубило, но Мадара с завидным упорством лезет в ту же яму. Всегда он так, в лоб, с налету. Упрямства не меньше, чем было у Хаширамы. Может быть, потому у них не срослось.
Братец мой, Хаширама, прожив отпущенный срок, вроде бы погиб с чистой (ну, так сказать) совестью. А вроде бы и нет – это же его клетки питают ту сверхструктуру, Гедомазо, полумертвые тела Мадары и его выкормыша, змеюкины игрушки (Орочимару, кажется?) и еще тьму народа. Так что нельзя сказать, что брат мертв.
Пустая деревяшка, дряхлый старик и неупокоенный дух – вот в кого мы превратились. Клетки Хаширамы, будучи живыми, лишены сознания. Нынешний Мадара вряд ли отдает себе отчет в том, что пытается сотворить. А мне досталась роль зрителя, бессильного на что-то повлиять, и это очень злая ирония судьбы.
Потому что так уже было раньше.
Ты ведь понимаешь, - мягкий, уверенный голос Хаширамы обволакивает меня, и я ныряю в глубины памяти. - Всё, что мы строили. Чего добивались ценой безмерных страданий, теперь может погибнуть из-за эгоистичных амбиций одного человека. Как я могу это допустить?..
…Я снова в нашем просторном доме. Мы с братом сидим на террасе, сдвинув подушки к самому краю гладких досок, вчера пол чинили, и воздух вкусно пахнет древесной стружкой. В полдень солнце печет безжалостно. Внизу, прямо за высоким кольцом стен усадьбы, от жары тихо страдает любимое детище Хаширамы – Деревня Скрытого Листа.
Которой грозит погибнуть из-за чьих-то амбиций.
Он сказал «мы» вместо «я». Щедро. Я оценил.
Но Коноха… кто бы мог подумать, что план великого альянса – на деле смертельная ловушка для наших главных врагов, Учиха, - увлечет Хашираму настолько, что по-настоящему станет союзом местных кланов. Кто-то пришел сам, кого-то пришлось, подобно Хьюга, гнать пинками, но итог неожиданно дал Сенджу больше, чем могла дать прежняя цель. «Или же брат планировал это с самого начала», - мимоходом думаю я, но быстро сдуваюсь, в Хаширамовых интригах сам тенгу свернет нос. Больше мы с Учиха не враги. Живем в союзе и понимании. Просто сказка, а не жизнь… только глава их клана снова мутит воду – о чем брату не далее, как вчера, поведали сами красноглазы.
То, что в итоге они придут к нему, великому союзнику, сперва неназванному, а теперь и титулованному главе Листа, было очевидно. Дело даже не в том, что мой великий братец, если хочет, умеет втираться в доверие как никто, и вчерашний враг сегодня считает его союзником, а завтра они лучшие друзья. Нет, здесь причина в самих Учиха.
Железный принцип единства и контроля. Любой клан, если хочет выжить, должен стоять друг за друга. Воля лидера не подлежит сомнению в войне и мире. Клан подобен телу, которое в точности следует велениям головы, а не тому, что хочется, например, левой ноге. По слову Хаширамы любой из Сенджу, включая меня, без раздумий прыгнет в огонь, зато в случае Учиха все по-другому. Трудно ждать верности и подлинного единства от тех, кто должен, чтобы выжить, вырывать своим братьям глаза… А Мадара ухитрился собрать эту опасную, жадную до крови толпу в подобие клана, что достойно похвал. Впрочем, раньше ему было проще, потому что война – она-то к единству располагает. Но удара мирного времени настолько хлипкой связи не выдержать.
Что и произошло.
Теперь, когда снова запахло жареным, Учиха предпочли поддержать не своего лидера, а бывшего врага – чем, возможно, спасли себя, взамен лишив будущего…
Солнечный зайчик прыгает на лбу Хаширамы самым непочтительным образом. Брат, подслеповато щурясь, заслоняет глаза ладонью.
- Как ни прискорбно, но Мадару придется убить, - произносит он наконец. – Нельзя больше рисковать. Изанаги знает, что он сотворит в следующий раз…
Все. Смертный приговор готов.
В голосе брата слышится печаль. Он в самом деле не хочет убивать Мадару. Не хочет даже больше, чем есть на завтрак опостылевший суп. Но Учиха уже мертв. В то, что он выстоит против Хаширамы в смертном бою, верить глупо. Несмотря на полуденный зной, от слов брата холодом пробирает до костей. Но я лишь киваю – это все, что требуется. Давно было ясно, к чему идет… Я знаю, что если нырнуть на глубину, то перед глазами вскоре поплывут круги. Вода безжалостно сдавит грудь, пытаясь смять. Сердце застучит тяжело и неровно, отдаваясь в ушах, и тело дернет судорогой, следом придет острый страх, затем паника… Потом пульс начнет утихать, и станет уже все равно.
Очень похоже, думаю я, беззвучно задыхаясь на нашей террасе.
Конечно же, Хаширама замечает.
- Тоби, ты что это? – удивленно спрашивает брат.
- Ничего, - говорю я беззаботно, как могу.
Я несу какой-то бред про недавнюю рану. Хаширама мигом преисполняется заботой. Он обещает, что Доджима это с рук не сойдет (насколько я знаю, те мешают нам прибрать к рукам клан Акимичи, так что да, не сойдет). Хаширама беспокоится о моем здоровье и советует отлежаться. Предлагает лекаря, дабы оберегал, и говорит, что хватит мне лезть в самое пекло, потому что клан не может меня, такого бесценного, потерять… Сейчас наш Хокаге просто старший брат, а про то, что в пекло меня отправил он сам, мы оба забудем.
Не знаю, поверил ли Хаширама в отговорку о ране, но, по крайней мере, он сделал вид, за что я искренне благодарен.
Со временем все пройдет, думаю я. Должно пройти, а если нет, так мне, дураку, и надо. Сам виноват, если позволил кому-то чужому подобраться настолько близко, чтобы запустить лапы в сердце и рвать его кусок за куском. Мадара прекрасно знает о моей к нему слабости. Только вряд ли догадывается о ее природе – намеки бьются о броню его слепой наивности. При этом долгое время Учиха видел во мне шанс влиять на Хашираму, потому мое общество и терпел. А зная его бешеную, неудержимую целеустремленность… Ради ценного инструмента он бы вполне мог лечь ко мне в постель.
Следом всегда приходит мысль: вот взял – и лег. Отдался раз, другой… дальше-то что? Когда от страсти к Учихе совсем вскипают мои мозги, этот вопрос отрезвляет лучше, чем ледяная вода. Почему? Все просто. Потому что Мадару я хочу целиком. А если уж дошло до точки, когда внутри все горит, рвется, и я, как одержимый, ловлю каждую фразу, каждый мимолетный взгляд, надеясь неизвестно на что – мысль поиметь его распаляет меня до безумия, да только ломаный грош такому цена. Как страсти проститутки. Сам по себе я нужен Мадаре еще меньше, чем циновка под задницей, так что утешение слабое. Вовсе не утешение.
Может, и слава Изанами, что он не догадался. А то бы началось… Но и Учиху ждало бы разочарование, потому что не важно, что чувствую я – клан Сенджу, в любом случае, превыше всего.
Мадару нужно убить, решает мой брат.
И я молча киваю, соглашаясь.
-…Сенджу обманули нас, - говорит надтреснутый, безжизненный голос – словно старое дерево скрипит ветвями.
Я возвращаюсь к тому, что зовется «сейчас» и чего, по-хорошему, не должно быть.
Мадара наконец отыскал себе слушателя, да такого, что готов повиноваться и натворить дел. Получается довольно легко: пусть Учиха не оратор, каким был Хаширама, но у него хватило времени подготовить речь, а парнишка в том состоянии, когда можно уверовать во что угодно – волшебные яблоки, доброго тенгу, идеальный мир – если это спасет от черной тоски и мыслей перерезать себе глотку.
«Во всем виноваты Сенджу», - проповедует живой труп, когда-то бывший моей первой любовью. Только те я и Мадара, настоящие, - так они мертвы уже сотню лет, а смерть отменно избавляет от привязанностей, помогая честно смотреть на вещи. Может, этот Мадара прав. Сенджу виноваты, только в чем? Если он про падение своего клана, то не поспоришь, я сам руку приложил. Рассудил в духе: пусть бешеная собака у нас на цепи, но раз зубы целы, то она будет пытаться укусить любого, кого достанет. Иметь под боком такое гнездо смуты…
Впрочем, до идей физического уничтожения я не дошел.
В отличие от самого Мадары.
Это поймешь, если знать его достаточно. Пока мы были среди живых, в деревне широко гуляли слухи о распутстве главы клана Учиха. Временами я подколки ради (и обмирая в груди) пересказывал тому очередную сплетню – так Мадара лишь кривил губы с брезгливым удивлением. Вся страсть его жестокой, яростной души досталась войне, безмерным амбициям и неумелым интригам, а на то, что людей можно не только убивать или пользовать в своих целях, Учихе было плевать с Монумента.
Единственным, кого Мадара любил помимо себя, был его чертов клан. Когда этот клан руками моего брата всадил в него меч, любовь обратилась в ненависть, такую же горячую и безрассудную.
Так что не нужен ему сияющий идеал. Говорит о мире без страданий, сам мечтает – наверняка – об абсолютной власти, а корень всего в неугасающем желании поквитаться, с Сенджу, с Учиха и со всем миром заодно. Не берусь гадать, кого же он ненавидит больше.
Но в том, что клан Учиха, изменники по природе, сами падут жертвой предательства, я вижу закономерный итог.
Молча наблюдая, тонуть в воспоминаниях – это почти все, что мне осталось.
Если реальность удручает с каждым днем, то утешением становится память. Вспоминая прожитое до мельчайших чёрточек, я ненадолго воскрешаю свою жизнь. Это спасение – потому что здесь, в пустоте без начала и конца, невозможно даже уйти в благодатное забытье.
А память, вот она:
…Небо над головой синее, как васильковое поле. На ветру хлопают полотнища множества флагов. В открытый шатер, поставленный точно на границе наших земель, набилось столько народу, что еще немного, и на кольях треснет тяжелая ткань. Все подчеркнуто мирно, без оружия, но здесь, в шатре, собрался цвет обоих кланов, лучшие воины, и сами по себе мы – оружие…
Время близко к полудню, а церемонии не видно конца. Старейшины перебрасываются ритуальными фразами, заверяя в добрых намерениях, общем деле и преданности. Слова льются потоком, который не думает пересыхать. От скуки я начинаю тихо-тихо напевать себе под нос. Брат, стоящий впереди, незаметно для других наступает мне на ногу. Злой ты, Хаширама-сама, думаю я, но не морщусь, а наступил-то братец от души…
Его знаменитый соперник стоит перед нами в плотном полукольце своих людей. Главу клана Учиха, Мадару, я видел не раз – мельком, зато теперь, когда мы праздно выстроились нос к носу, рассмотреть его сам Изанаги велел… Мадара выглядит моложе брата, ему, как и мне, еще нет двадцати. Что-то беспокоит меня, пока я разглядываю красивое, волевое лицо. Мадара смотрит на Хашираму. На дне его черных глаз нет-нет и вспыхнут алые уголья, вспыхнут и погаснут. Бледный до синевы, с тревожной морщинкой на лбу и темными кругами под глазами, чем одарила явно бессонная ночь, он весь олицетворение протеста – словно юную красотку отдают гадкому старику.
Я знаю, что Мадара против этого альянса. Я смотрю на свежую ссадину, темнеющую на его нижней губе. Пока Хаширама начинает заготовленную речь, я все не могу оторвать глаз от тонкой кровяной метки. Похоже, то падение не прошло для меня даром, раз и эта ссадина, и линии упрямо сжатого небольшого рта вдруг кажутся мне настолько возбуждающе-чувственными, что по телу сходит волна острой дрожи. Наступает моя очередь говорить, но во рту делается сухо. Едва дыша от нелепого смущения, я со страхом понимаю, что краснею, и мигом забываю слова. Бегут секунды, пауза становится неловкой. Нога брата вновь встречает мою, да с такой силой, что хрустит кость. На одном дыхании выдав фразу о благах союза, я соображаю, какие печати помогут мне рухнуть под землю – и ловлю взгляд Мадары.
…Земля дрожит. Эхо последних взрывов еще давит на уши. На моих глазах кусок скалы, такой, что накрыл бы треть Конохи, разлетается каменными брызгами. Один из осколков больно режет по щеке. Я морщусь, глядя на бешеный водоворот, недавно бывший тихим озером: двадцать человек, лучшие техники, бесчисленные лоскуты взрыв-печатей – а проклятый Треххвостый лезет, не собираясь даться нам целым. «Перегруппировка!» - ору я, а пальцы формируют печать: не по-хорошему, так по-плохому… Но прежде, чем вода озера превращается в едкую кислоту, из ниоткуда возникают исполинские древесные побеги и оплетают демона, вжимают его, несмотря на отчаянный рев, мордой в берег, и я незаметно перевожу дух – брат успел вовремя…
…У нее темные волосы и очень светлая кожа. Раздеваясь, она смотрит на меня с призывной улыбкой бывалой шлюхи. Пестрое кимоно оседает на пол, но до того, как женщина успевает сделать шаг, я оказываюсь рядом, подхватываю ее на руки и вжимаю в кровать – она запоздало охает от удивления, а потом смеется и, раздвинув ноги, умело принимает меня в себя. Кажется, я не спросил ее имени. Смысла нет… деньги заплачены. Разум, разгоряченный алкоголем, снимает преграды и без жалости играет со мной: она красивая, эта девушка, но я вдруг вижу другое лицо. На миг в груди замирает, а потом я начинаю двигаться с жаром, о котором лишь мечтает моя законная жена.
Мадара, прижимая к себе послушное тело, безнадежно шепчу я, Мадара…
- Скучно, - говорит настоящий Мадара, и лениво вертит в пальцах зеленый лист. Прибавляет:
- Чертов Сенджу.
Вечно он делает все, что вздумается. Кто назначал его главным, чтобы вести переговоры? Почему там нельзя присутствовать?
- Это, - цедит Учиха, швыряя лист прочь, тот беззвучно падает в воду, - это он специально удумал.
Мадара уверен – все, что делает Хаширама, прямо или косвенно направлено на подрыв его, Мадары, авторитета, и понимать эти частные переговоры с кланом Нара как-то иначе…
С Учихой не имеет смысла спорить вообще, а тут он отчасти прав. Но из клановой солидарности (а может, из упрямства) я мотаю головой.
- Нечего тогда, - говорю, - было обещать старику Нара при встрече вырвать ему хребет. Такое затрудняет диалог, знаешь ли.
Мадара смотрит на меня с возмущением:
- Это сто лет назад было!
Я молча пожимаю плечами. Я смотрю на реку и делаю вид, что полностью этим поглощен, хотя вид мутной, грязной воды – она только-только вернулась в русло после разлива – зрелище непривлекательное. Вот Мадара - дело другое. Украдкой бросив взгляд, добрых пару секунд я позволяю себе любоваться его профилем. Солнце ныряет за огромный каштан, под тенью которого мы сидим, куда дальше друг от друга, чем просто требуют приличия. Хотя мы не враги, но привычка оставлять себе пространство для маневра с годами въедается в голову крепче слов…
- Скучно, - повторяет Мадара. Он с раздражением дергает крепления на своей броне. С наручами справляется легко, а вот нагрудник стянут крепко, самому не дотянуться. Но вместо того, чтобы сотворить клона, Учиха оборачивается ко мне и повелительно машет рукой.
- Дозвольте бегом, - откликаюсь я с издевкой, хотя лоб мигом взмокает. Дурная истома мешает говорить и издевка получается не обидной. Мадара смотрит нетерпеливо. Я с удивлением понимаю, что, как последний дурак, уже на ногах, преспокойно иду к нему, опускаюсь сзади на колени и в два рывка ослабляю шнуровку – хотя руки дрожат, словно простоял на них целый день. Даже не поблагодарив, Учиха сбрасывает нагрудник. Выгибаясь, он тянется пальцами к небу. Кончики длинных волос почти касаются песка.
«Сволочь», - думаю я.
«Провались ты пропадом», - думаю я.
А потом, мстительно ухмыльнувшись, рывком валю Мадару на песок.
Нет, будь Учиха настороже, он бы такого не спустил – но сейчас его куда больше занимают мысли о поступках Хаширамы-самы, чем недалекий, хамоватый Тобирама. Так что я даже успеваю скрутить Мадаре руки. Почти усевшись на него, хочу объяснить, почему не нужно командовать чужими людьми и что надо сказать, если они все-таки помогли. Сперва глаза Учихи становятся как плошки, затем он недобро щурится, и опора улетает у меня из-под ног.
Сцепившись, мы катимся по песку.
Это еще не бой. Нам хватает выдержки и соображения не применять болевые приемы, тем более, дзюцу, и со стороны нас не отличить от двух мальчишек. Пинки, тумаки и звонкие затрещины сыпятся с обеих сторон – вот кто скажет, что бьются ниндзя из первой пятерки Страны Огня? Вцепившись в Учиху стальной хваткой, я понимаю, что напряжение, которым вечно сковывает меня в его присутствии, ушло.
Скатившись с песчаной горки, мы шлепаемся в реку, подняв цунами мутных брызг. Учиха с проклятиями взлетает на ноги. Воды тут по колено, но от его былой опрятности не осталось следа: волосы колтуном, одежда выглядит так, будто он валялся в сточной канаве – типичный уличный попрошайка. Этот Мадара настолько не вяжется с надменным красавцем, главой великого клана, что я смеюсь, и понимаю, что не смогу любить его сильнее, чем в этот миг.
- Скучно тебе, Мадара-сама? – пытаясь отдышаться, говорю я.
Тот не отвечает, но я вижу, что он улыбается.
…Мадару нужно убить, решает мой брат.
Я молча киваю, соглашаясь.
До сих пор спрашиваю себя: что было бы, возрази я брату?
Посмей оспорить его решение?
Или как сложилось бы, предупреди я Мадару о сговоре… Даже больше – сейчас, будучи духом, более не связанным обязательствами, я могу представлять иной расклад: конечно, Хаширама был сильнейшим шиноби, но даже он не выстоял бы против нас двоих… Стало бы тогда «по-хорошему»?
Вот представил и сам себе возражаю: братоубийца из меня никакой, а хуже Мадары во главе клана мог быть только Мадара во главе Деревни. Копаться в прошлом спустя сотню лет глупо. Но похоже, не все было сделано, как нужно, если я вообще могу это делать.
Кто-то верит, что грешные души раз за разом проходят сквозь наихудшие, самые тяжелые мгновения своей земной жизни. Возможно, то, что я вижу происходящее как на ладони, но вмешаться все равно не могу, и есть мой личный ад? И это будет повторяться, пусть немного по-разному, пока меня не изорвет на эфирные клочья, которые развеет ветром? Впрочем, сомневаюсь, что боги сотворили бы с миром такое, чтобы наказать меня…
Быть может, у нынешнего поколения достанет сил остановить взбесившееся колесо судьбы. Не важно, кто все начал, но наши действия – брата, Мадары, мои – привели к тому, что творится сейчас. Пока, так или иначе, существуем мы, этой войне не будет конца. Начатое нами противостояние толкает мир к пропасти, но завершать его придется уже другим.
Все, что мне осталось – верить, что у них получится.
Тогда прошлое вновь станет прошлым, а мы, наконец, сможем уйти.