Всё посадим! Всех посадим!
Название: Принцесса СлизнейАвтор: Клан Сенджу
Бета: Клан Сенджу
Герои/Пейринги: Кацуя/Тсунаде, Орочимару/Тсунаде
Тип: фемслэш, прегет.
Жанр: пвп, драма
Рейтинг: NC-17+кинк!
Размер: мини, 1663 слова
Дикслеймер: права на мир и персонажей принадлежат Кишимото Масаши
Предупреждения: инсектофилия, eggplay, графичное зачатие, беременность. Все герои старше 18
Историческое событие: Вторая война шиноби
***
Воздух пахнет кислой гарью. Дышать тяжело — Тсунаде глотает воздух, жадно приоткрывая губы и насильно проталкивая в обожженное горло каждый вздох. Ей кажется, что собственная грудь превратилась в камни, что сейчас лежат на ней, не давая дышать. Боли нет — она не чувствует тела ниже шеи. Просто тяжело.
Память услужливо подбрасывает воспоминания о произошедшем: проигранный бой, в который она вмешалась безрассудно, бросившись на помощь гибнущей группе, глубокое ранение, отравленный воздух.
Легкие рвет судорогой, но Тсунаде не может даже откашляться нормально — нет сил, и от этого злость разбирает только сильней. Они проиграли, проиграли, проиграли! Глупо, как дети. Хотя, наверное, они дети и есть: выросшее в тишине и спокойствии поколение, не знающее ужаса первых войн шиноби, которые с таким трудом прекратили их деды. И для чего? Только для того, чтобы их потомки разожгли новую войну.
Сколько же она по неосторожности вдохнула яда? И что это за яд? Голова неотвратимо наливается чугуном, и холодно. Тяжело и холодно. Тсунаде не чувствует, но понимает, что все тело скованно болезненной судорогой, одеревенело, что мышцы дрожат, словно от озноба. Если наступает паралич, значит, яд сделан на основе травяных экстрактов, а значит, вывести его в два раза сложнее, чем синтетический. Она могла бы попытаться, но ей нужна кровь, нужны свитки, нужно время... Нужна она сама, только не умирающая в безызвестной лощине, а здоровая, полная сил, с ясной головой. Интересно, есть техника, которая сможет призвать тебя самого, только из прошлого? Или из будущего? Чтобы спасти себя настоящего?
— Наконец-то я вас нашла, Тсунаде-сама, — осторожно тычется в щеку мягкое, липкое. От прикосновения остается прозрачный склизкий след. Усики, белая бахрома мягких складок, передвигающаяся вверх по руке, к плечу, к груди. Ощупывающая, проверяющая. Прохладная и знакомая. Кацуя. — Потерпите немного, я вас сейчас вылечу, Тсунаде-сама.
Впервые в жизни Тсунаде настолько рада, что заключила контракт с животным, что успела-таки освоить технику призыва, что ей досталась именно Кацуя. Ответственная, готовая всегда поддержать, покорная и при этом знающая что нужно делать. Ради такой умнички стоило потерпеть обидное прозвище принцессы слизней. Тсунаде расслабляется, когда отваливаются в сторону панцирные щитки, разъеденные на соединяющих ремнях кислотой, когда обнажается плоский подтянутый живот под заботливо сгрызенной покровом из маленьких, трудолюбивых слизней тканью одежды. Вот она рана: чуть выше бедра, наискосок. Неглубоко, так, что мышцы брюшины выдержали и не порвались, с заходом на спину. Маленькие личинки слизней собираются над ней копошащейся массой, слепляясь в одну большую Кацую. Тсунаде даже чувствует быструю пульсацию и анестезирующий холодок в тех местах, где тело Кацуи соприкасается с раскрытой плотью, залечивая ее.
— Тсунаде-сама, — обеспокоенно шевелятся перед ее лицом полупрозрачные усики. Тсунаде бы улыбнулась верной помощнице, но, увы, не может. Чувствительность возвращается неохотно и медленно. Словно это ей просто кажется. Усик нежно касается ее щеки, липнет шариком на конце к губам.
— Прошу простить меня, Тсунаде-сама.
Усик вытягивается, проталкиваясь в рот, задумчиво исследует полость, трогая кончиком слизистую, погружаясь глубоко. До гортани и по пищеводу, так, что горло перехватывает рвотным спазмом, а тело словно вспоминает, как это — кашлять, задыхаться, биться. Тсунаде трясет от судорог.
— Простите меня, Тсунаде-сама, простите, — усик вытягивается изо рта быстро, виновато гладит по щекам. Руками не пошевелить — они крепко зафиксированы крупными частями Кацуи, разведены в стороны, чтобы открыть больший доступ к ранам.
— Так было нужно, чтобы я проанализировала состав отравляющего газа, который вы вдохнули, — по боку мягкой волной проходится что-то скользкое и упругое, так что Тсунаде подбрасывает на месте от неожиданной щекотки и непривычных ощущений. Она вся перепачкана в выделениях Кацуи. Слизь обертывает ее, словно кокон, баюкая на волнах.
— Теперь потерпите немного, и я все поправлю, — уютно устроившаяся в ложбинке между грудей Кацуя забавно поводит усиками из стороны в сторону. Несколько ее сестер поменьше залепили живот и бедра: кожа под их массой зудит и мелко вибрирует, словно растираемая невидимым массажером. С этим уходит сковавший все тело лед и возвращается чувствительность. И первое, что чувствует Тсунаде, – это нечто ритмично сокращающееся и скользкое у себя между ног. Удивление не успевает укрепиться, сменяясь пониманием, за которым идет ужас и гадливость. Все промежность Тсунаде залеплена маленькими слизнями, которые волнами движутся вверх и вниз. Бедра с внутренней стороны все покрыты чем-то липким и прозрачным. Тсунаде пытается свести ноги, вырваться из мягких пут, но лишь в бессилии трепыхается. Ее не слушаются даже губы, а из поврежденного горла раздается только сиплый стон. В это время мелкие слизни соединяются в два больших.
— Потерпите, пожалуйста, — шепчет Кацуя, когда одна из ее копий неторопливо, задним концом начинает протискиваться во влагалище. Мелко подрагивающее студенистое брюшко неотвратимо движется вглубь, раздвигая скользкие набухшие складки все сильнее, раскачиваясь из стороны в сторону, чтобы увеличить пространство. Тело слизня двигается внутри медленно, вызывая странное чувство: Тсунаде кажется, что она стала резиной, которую сейчас тянут во все стороны, проверяя на прочность. Слизь Кацуи настолько хорошо скользит, что дополнительной смазки не требуется. Слизень останавливается, только когда полностью заполняет ее. Тсунаде снова тяжело дышать. На этот раз от того, что ей страшно даже попытаться свести ноги. Но у нее и не получится. Голова слизня торчит над ее лобком, забавно шевеля усиками.
— Я начинаю процедуру, Тсунаде-сама, — оповещает ее Кацуя, и ее маленький рот плотно охватывает бугорок клитора. У слизней язык треугольный и подвижный, шероховатый, с множеством ворсинок. Это как электрический разряд. Тсунаде выгибает в дугу, и если бы не фиксирующие живые оковы, то ее бы точно сломало. Она чувствует, как из глаз катятся слезы, как предательски теплеет все внутри, как сворачиваются в тугой узел внутренности и начинает ходить внутри тело слизня. Мерно, ритмично, как поршень, наполняя до краев и цепляясь мелкими отростками-горошинами за рельефную поверхность влагалища. И каждый раз задний конец Кацуи задевает шейку матки, смачивая ее своей слизью, каждый раз узкий проход все сильнее поддается, расширяется, раскрываясь в спазмах. От каждого прикосновения Тсунаде кажется, что внутри взрывается и гаснет по небольшому солнцу, ее трясет во множественном оргазме, когда тело Кацуи наконец протискивается, вбрызгивая слизь в матку.
— Это будет не больно, — утешает ее Кацуя, погладив по щеке усиком. — И недолго. Мы быстро рождаемся и вырастаем.
Тело слизня внутри разбухает, твердеет, начиная сокращаться. В наполненную до краев слизью матку опускается первая кладка яиц. Тсунаде знает, как они выглядят. Круглые, полупрозрачные, похожие на рыбью икру. Они укладываются внутри плотными рядами, раздвигая ставшие неестественно эластичными стенки матки. Живот разбухает и поднимается. Тсунаде чувствует, как смещаются и сдавливаются внутри органы, видит, как пухлый холм растет, подкатывает к груди, как натягивается кожа. Ее словно сжимает тисками со всех сторон: сердце как сумасшедшее бьется где-то в горле, продохнуть нельзя. Поднятая диафрагма не дает легким опуститься и сделать глубокий вздох.
— Наши яйца слишком хрупкие, у них нет толстой оболочки, поэтому они легко пересыхают на солнце, — Кацуя деловито движется, вытягивая наружу побледневшее, ставшее каким-то тускло-стеклянным тело из нее. — Поэтому их нужно держать в укромном месте, во влаге. Выносите их, Тсунаде-сама. Мои дети впитают весь яд, отравляющий вас, он станет им пищей. Через неделю икринки проклюнутся, и рожусь новая я.
Кладка закончена. Теперь она здорова — мышцы слушаются так, словно Тсунаде родилась заново, но... попытки подняться со спины и сесть оканчиваются провалом. Полный яйцами живот натянут, как барабан, и не дает даже слегка приподняться. Тсунаде каждым вздохом и движением чувствует, как колыхаются внутри притертые друг к другу икринки и панически закрывает промежность свободной рукой. Пальцы проваливаются в пугающий провал – стенки разработаны и еще не успели сойтись. Она легко может погрузить в себя сложенную лодочкой ладонь. На пальцах остается прозрачная слизь, а каждое прикосновение к набухшим и покрасневшим губам отдается скручивающей судорогой внутри. Тсунаде, не осознавая себя, трет мокрые складки, шевелит внутри пальцами и щипает за клитор, так что от наслаждения темнеет в голове и закатываются глаза.
— Любопытный побочный эффект, — Тсунаде слышит знакомый шипящий голос и в панике раскрывает глаза. Орочимару сидит рядом, рассматривая ее с таким вниманием и интересом, что по спине проходит холодок. Именно так он наблюдает за своими образцами в стеклянных колбах, именно такое выражение его глаз означает, что противнику следует забыть про все – задания, честь, гордость – и просто бежать куда-нибудь подальше и без оглядки. Тсунаде привыкла к таким взглядам, и ее не пугает Орочимару, даже когда он применяет свои техники модификации тела. Она приподнимается на локтях и открывает рот, чтобы спросить, что происходит, но напарник толкает ее обратно на кровать. Только сейчас Тсунаде замечает, что над головой у нее брезентовый потолок походного лагеря и что рядом стоит стол с медицинскими инструментами и несколько емкостей, полных окровавленных бинтов.
— Лучше не пытайся говорить, все равно у тебя не получится, — бледный палец неприятно надавливает на горло, а потом сворачивает в сторону, прослеживая яремную вену. — Ты попала в ядовитое облако и чуть не умерла. Я думал, ты более осторожна, Тсунаде. Что ты забыла в том секторе?
Ответ Орочимару явно не нужен. Тсунаде все еще дурно, а тело помнит пережитое. Рука машинально проходится по животу, проверяя. Плоский, пустой, на боку — полуобработанная рана, которую сейчас зашивает Орочимару. Он снова ловит ее руку, выворачивая запястье.
— Знаешь, — доверительно шепчет он ей в ладонь, почти поднося ее к губам, — пока ты лежала в лихорадке, ты вела себя очень занимательно. Не хочешь рассказать мне, что тебе привиделось?
Золотые холодные глаза блестят двумя полными лунами, когда Орочимару отпускает ее руку и укладывает вдоль тела. Тсунаде пытается проанализировать его слова и обстановку. Ее подобрали, и она находится в лагере, она была отравлена и находилась в лихорадке, значит, все... все остальное ей почудилось? Звонко клацают ножницы, обрезая нить. Раненый бок ноет и окружен холодом анестетика по краям.
— Ороч… — голос не слушается, прерываясь, но реагирует напарник мгновенно. Тсунаде даже видит злое раздражение, промелькнувшее в невыразительном змеином взгляде.
— Я же сказал тебе — не говорить.
— Я... д?
Вместо ответа Орочимару поднимает ее вторую руку и показывает сгиб локтя. Там, где под кожей ближе всего проходят вены, отчетливо виднеется след укуса. Две глубокие ямки, покрытые корочкой запекшейся крови, а вокруг синюшно-багровый синяк.
— Я удалил яд. Частично.
Тсунаде закрывает глаза, без сил роняя голову на подушку. Сон, лихорадка, бред. Внутри все сжимается от радости. Странной, сумасшедшей. Такой, что она на ощупь находит руку Орочимару и крепко ее сжимает, с довольной улыбкой глядя на удивление на его лице. Пусть она не может говорить, но они шиноби, а значит, умеют читать по губам. Она беззвучно говорит спасибо и проваливается обратно в беспамятство.
Война не кончилась, битва проиграна. Глупые дети не сумели уберечь мир, построенный отцами, но она все еще жива. А это значит, что сможет что-то изменить.
Когда-нибудь.
Обязательно.
@темы: Конкурсная работа, Фанфикшн, Клан Сенджу, Тема: Историческое событие
-
-
11.12.2012 в 17:32-
-
12.12.2012 в 00:13