Всё посадим! Всех посадим!
Название: Вес меча
Автор: Клан Сенджу
Бета: Клан Сенджу
Персонажи: пятилетний Хаширама, его дед, остальные родственники (упоминаются), НМП (слуги)
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Размер: 3087 словес
Дикслеймер: манга «Наруто» (с) Кишимото Масаши
Саммари: жизненный урок, а может статься, всего лишь старческая причуда
Для мальчика его возраста вряд ли найдется большая отрада, чем укромный уголок земли. Терновый купол, под сенью которого раскинулось озерцо, затаился на призрачной границе между садом, принадлежавшим владениям его семьи, и кустистой рощей предгорья – обителью лесных духов. Его зачарованная уединенность влекла к себе Хашираму, как манящее слух журчание флейты. Здесь ничто не мешало ему овладевать движением чакры. Он слился с дышащей тишиной этого места, сотканной из шелеста травы, жужжания юрких стрекоз и плеска рыбы. Правда, с наступлением знойного полдня добавилась назойливая трескотня четы сорок, облюбовавших глиняную прохладу одного из домиков для богов-покровителей. Хаширама бы с удовольствием прогнал шумное сопровождение, но не бросать же ему было свое увлекательное занятие. Не зря целый час караулил, притворяясь листом лотоса на озерной глади.
К возвращению дипломатической миссии из страны Водоворотов он клятвенно пообещал доказать отцу, что обрел умение выжидать добычу и вполне заслужил настоящий таби-юми, такой же складной короткий лук, какой был в детстве у Сенджу-старшего. Вот тогда Хашираму обязательно возьмут на охоту и обучат стрельбе. Не то чтобы убийство животных ради азарта доставляло радость наследнику главы клана. Наоборот, намного приятнее ему казалось выхаживать раненых галок и воробьев. Но тоска сына по отцовской заботе перевешивала отвращение к насилию.
«Наконец-то! Чоуджа-химе!» – мысленно восторжествовал мальчик, когда в мутном зеркале запестрила спина апельсинового карпа величиной с двух Хаширам.
Сквозь щели в переплетениях веток струились лучи, осыпая королеву озера золотистыми крапинками.
«Какая вы… упитанная!» – восхищенно пробормотал он. Рыбина напоминала ему обтянутых яркой парчой пухлых дяденек-чиновников из столичного дворца.
Кружева плавников Чоуджи-химе развивались, словно шелковые рукава, расшитые яшмой. Мальчик наклонился вперед: ему захотелось рассмотреть знатную долгожительницу в мельчайших подробностях. Колпак, который он утром одолжил из траурного облачения его покойной бабки, чтобы скрыть макушку от пекла, предательски съехал на брови. Хаширама скорчил мину и аккуратно поправил накренившийся головной убор.
– Маленький господин! Маленький…
Внезапно раздавшийся возглас отвлек Хашираму от созерцания и разрушил контроль над током чакры. Иллюзия твердой опоры под гэта рассеялась вмиг.
– Господин! – последнее, что услышал Хаширама перед тем, как окунуться в негостеприимную мглу.
Он свалился прямо на ничего не подозревавшую полусонную королеву и нечаянно оседлал гигантского карпа. Рыбина вздрогнула и понесла его перепуганной озерной кобылицей, разрезая темную толщу. Она собиралась нырнуть в зимовальную яму вместе с ее несчастным наездником. Хаширама нагнулся, цепляясь за татуированную чешую на рыбьих боках, и с силой дернул за усы. Их обладательница взбесилась и резво встряхнула всем туловищем, сбросив с себя наглого обидчика.
– Дерзкий малек плосколицых! – грозно зашипела Чоуджа-химе, махнув гребнем хвоста.
От мощного удара мальчик взвился вверх, словно пузырек воздуха. Он продырявил заросли лотосов, столкнув собрание жабьих будд с их мясистых тронов.
– Хаширама-сама! Хвала небесам! Сейчас… – громко пролепетал юнец с родимым пятном на подбородке. – Сейчас я вас достану!
Хаширама выплюнул лоскуток водоросли и большим пальцем убрал шоры волос с век. Разобрав, кто именно кричал и метался вдоль берега, будто жертва катона, старший сын главы клана выпустил вздох облегчения. Следует ли цыкнуть на непутевого посыльного? А может, лучше воздать благодарность Провидению за столь небывалое везение? Застань его кто другой из домашних за безрассудными играми с призывными кои – прощай вольготные летние деньки.
– Это был всего лишь ты, Рёхей, – в тоне мальчика не промелькнуло и тени раздражения, хотя слуга явно намеревался самоотверженно кинуться в весьма мелкий омут, а Хаширама готов был вновь рассердиться. – Не вздумай прыгать в воду. Я сам справлюсь.
– Но ведь… – Рёхей в комической неуверенности замер на краю ближайшего валуна.
– Сам.
Хаширама доплыл до причала и благополучно выбрался на сушу, где его уже ожидали. Мальчику потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы не потереть горящий зад, куда и пришелся мстительный шлепок. Слуга тут же оглядел юного покорителя глубин, а затем принялся выжимать полы хозяйской юкаты.
– Я так переживал – чуть сердце не выскочило. Вы в порядке? Промокли с головы до пят… вот беда, что теперь делать-то?! В таком виде вам ни в коем случае нельзя показываться Старому господину! – хлопотливо протараторил Рёхей.
– Старому… это ты так моего деда величаешь? Он меня звал? – удивился Хаширама, припоминая мимолетную встречу с Сенджу Хисао весной, в разгар цветения слив: дед даже не заговорил с ним.
– Да, его слуга, Дайскэ-сан, поручил мне привести вас к Хисао-доно. Я обегал все поместье, а маленького господина нигде нет! И никто не видел вас с самого утра! Зачем вы спрятались от нас, Хаширама-сама?! – слуга был искренне расстроен.
Его собеседник хотел было фыркнуть, но вместо этого чихнул. Как он смеет обвинять Хашираму в собственной пропаже, когда уже как месяц одна половина клана не отлучалась от недоношенного Тобирамы, а вторая пропадала в разъездах. Как будто им было дело до него!
Хаширама ни за что бы не признался в том, что его детскую душу запятнала ревность и враждебность к младшему брату вперемежку с уколами совести. Он в одиночку отбивался от демонического войска сомнений, шептавших на оба уха, что это нелепое бледное создание ему вовсе не родня. Ведь они были ни чуточку не похожи. Сравнить – первый сын появился из благородного лона Аматерасу, а второй вывалился из правого ока Цукуёми-но-микото. Единственная тонкая паутинка связывала братьев: оба носили храмовые имена. И то благодаря беззубой, бесспорно помешанной на туманных предсказаниях прорицательнице-мико, по традиции освещавшей новорожденных. Хаширама мог бы ехидно поспорить, что следующее «благословенное дитя» непременно нарекут Мадорамой. Но пока что третьего брата не предвиделось, и старший сын тешил себя надеждой, что вскоре Тобирама потемнеет и приобретет нужный окрас, как случается с шерсткой детенышей соболя или пятнистого оленя.
– Когда ты перестанешь звать меня «Маленьким господином»? Мне исполнится шесть этой осенью – уже как полгода я метаю кунаи, – мальчик решил возмутиться в ответ.
– Не серчайте, маленький господин. Ой, простите… Хаширама-сама. Я больше не буду! – повторно заверили Хашираму в неизлечимости недуга. Он еле сдержался, чтоб не топнуть: ему недоставало деревянных сандалий.
– Неважно, – эту битву было не выиграть. – Принеси мне сменное кимоно и дзори. Я переоденусь прямо здесь. Постарайся, чтобы тебя не поймала одна из дам или, того хуже, моя матушка.
Слуга охотно развернулся, и тут взгляд Хаширамы задержался на стопах, покрытых коркой грязи поверх солнечной бронзы.
– И еще, Рёхей… – мальчик нахмурился, заметив несколько свежих царапин.
– Да, маленький господин? – улыбнулись ему через плечо.
– Ты опять без обуви, – проговорил он с укоризной.
Хаширама давно заподозрил Рёхея в острой неприязни к чистоплотности в дополнение к прочим диковатым повадкам. Странности сироты из семьи Шимура порой поражали. Если бы оборванца не подобрали шиноби из клана Сенджу, то он бы так и остался облаком без ветра. Его плачевный пример окончательно убедил отпрыска многочисленного рода: несмотря на то, что зачастую вездесущие родственники не давали покоя неиссякаемой чередой требований, а иногда даже сводили с ума скучными наставлениями, их полное отсутствие было куда более очевидным злом.
– Никто не услышит музыку тверди через эти толстые подошвы, – веско возразил Рёхей, а после промямлил с долей смущения: – пускай я поранюсь о стальные шипы, но ваш подарок не испорчу.
Хаширама проглотил заготовленный упрек. На него нахлынуло чувство признательности вместе со щемящим непониманием, и поэтому он промолчал. Рёхей ему был дороже куска кожи. Какой смысл беречь вещи, когда страдали люди? Но в мире взрослых не так-то просто было отделить одно от другого.
Мальчик опустился на кромку причала и задумался. А на дальней стороне озера, среди водяных лилий, белел позабытый колпак.
***
За те два или три часа, что он провел в гранитных тисках пристойности напротив дремлющего старика, у Хаширамы одеревенели голени и лодыжки. А его тыл, без того изрядно пострадавший по милости Чоудже-химе, мучительно пылал, как будто бы он расселся на раскаленных углях. Видно, предки, вконец раздосадованные его выходками, ниспослали справедливую кару потомку, накануне разорившему бабушкин гардероб. Или какой-нибудь доброжелатель доложил деду о проступках внука. Уж больно неожиданным оказалось приглашение, и его пребывание в гостях у патриарха клана мало чем отличалось от изощренного наказания. Так или иначе, ему выпало несчастье стать мишенью старческой забавы. Хаширама был наслышан о коварных причудах деда, который вполне мог притворяться спящим и всецело наслаждаться тем, как каждый миг подстроенного им ада перетекает для внука в беспросветную вечность. Лишь предположение о том, что морщинистый истукан добивается от него позорной капитуляции, не позволяло мальчику взвыть или хотя бы приняться корчить гримасы. Хаширама, призвав на помощь остатки самообладания, заставил себя погрузиться в изучение витиеватостей жилок на нефритовых четках.
В свои семьдесят девять Сенджу Хисао опротивело мозолить глаза окружающим своей приближающейся немощью. Он перешагнул порог, когда можно было еще сослаться на почтенные лета и претендовать на уважение к сединам. Хисао уповал на то, что бог смерти заберет престарелого грешника раньше, чем когда-то восьмидесятилетнего прадеда, и сказочные истории об его собственном маразме не запечатлеют в семейных анекдотах для развлечения последующих поколений. Он сам с ужасом вспоминал, как сумасшедший старик, охваченный бредом супружеской неверности, зашивал в простыни отнюдь не молодую жену, разбитую параличом, а наутро педантично проверял, на месте ли стежки. Поэтому Хисао заблаговременно удалился в правое крыло фамильного поместья, где и проживал дни в затворничестве, дожидаясь, когда потускнеет его рассудок и осыплются волосы, торчавшие из узла, как стебельки, засушенные между страницами книги. Несмотря на пятнистые проплешины, он продолжал щеголять экстравагантной прической с ловко вдетыми в пучок сюрикенами, заменявшими шпильки. Хисао позаботился о том, чтобы общество прилежно обходило стороной «скверного старикашку», чью язвительную натуру сносил разве что самоотверженный Дайскэ, вызвавшийся ухаживать за ним.
Хашираме опротивело рассматривать узоры, и он с осмелевшим любопытством уставился на старика. Ему захотелось потрогать складчатую кожу – будет ли она на ощупь такая же грубая, как кора? А если обнять деда – понадобится ли ему столько же обхватов, сколько требуется, чтобы окольцевать широкий ствол полувекового ясеня? Хаширама слегка поддался вперед и попробовал помахать рукой перед обвисшим носом. Хисао всё так же невозмутимо восседал на дзабутоне, будто бы он пустил корни в этой подушке столетие назад.
– Хисао-уэ, – не выдержал мальчик, опасаясь, что он сам успеет состариться, пока дед витает в летаргии.
– А-а, это ты, внук… – «статуя» моргнула и смерила его пристальным взглядом из-под белесых ресниц. – Подрос-подрос. Но есть еще, куда.
Старик замолк – казалось, что его снова одолевает сон.
– Хисао-уэ, – Хаширама не сдавался.
– Да-да. Наполни моё чоко, – пробормотал дед и забарабанил ногтем по столику.
Просьба озадачила мальчика: он никогда не подавал спиртные напитки и боялся оскорбить старшего своей невежественностью. Но вряд ли ему представится другой удобный повод сменить позу. Он аккуратно взял расписной кувшинчик. Пара полупрозрачных бусинок разбилась о поднос. Хисао прокрутил пальцами фарфоровую чашечку и разом ее осушил.
– Себе тоже налей.
Хаширама недоверчиво принюхался к чоко с саке и отхлебнул. Однажды он по дурости лизнул ежа, и это было так же неописуемо.
– Как будто в рот риса набрал, – дед хитро ухмыльнулся. – Глотай давай. Нравится?
– Жжется, – скривился мальчик: горло обдало жаром, а в желудке раздался залп фейерверков.
Хисао отметил, что алкоголь почти тотчас раскрепостил мальчика: не минуло и пяти минут, как Хаширама уже ерзал с блаженством по плоской подушечке, а его пухлые щеки озарил румянец. Невидимая пропасть между дедом и внуком сузилась. Мальчик порывался заговорить со взрослым, но всё не решался пойти вброд. Хисао прожил достаточный срок, чтобы знать наверняка: в разговоре как в закладке моста – не бывать строительству, если хотя бы с одного из берегов не выбросят веревку.
– Кхм, – дед приосанился и развернул свиток памяти. – «К иссохшему источнику никто не припадет напиться. Слова должны литься подобно вину, опьянять слушающего, но не произносящего их. И чем они выдержаннее, тем ценнее их аромат. Когда же говоришь, всегда надо соблюдать меру, как и во всяком пристрастии. Болтливость сродни извержению вулкана, от которого спасаются бегством».
Хисао обрадовался, приметив просветление на лице Хаширамы.
– Я вижу, что моему внуку знакома эта цитата. Тебе довелось открывать «Четверокнижие», дитя?
– Да, я почти завершил «Аналекты», – не без гордости сообщил он.
– Похвальное достижение. И какое впечатление на тебя произвели высказывания Учителя Куна?
– Тоска! Если б это было дзюцу, то я бы заснул раньше, чем сложил бы все печати, – заявил Хаширама, прямолинейный как жердь. В пылу чувств он не скупился в выражениях. – Так называемый Учитель потратил целых семьдесят лет, раскачиваясь между велением сердца и ритуалами. И где тут мудрость зарыта? В том, чтобы знать, но уже не мочь?! – начинающий оратор догадался поставить в тираде точку и нервно сглотнул.
Дед взирал на внука с недобрым прищуром. Он поймал себя на здравой мысли, что, пожалуй, стоит отложить обсуждение канонов хотя бы до того дня, когда звуки станут безразличны его ушам.
– Научить тебя чему-нибудь, что ли, – Хисао затеребил жидкую бородку.
Он обвел пытливым взглядом комнату: из вороха проржавевших доспехов выглядывал пыльный меч.
– Хаширама, принеси-ка мне вон ту катану.
Притихший было мальчик оживился. На горизонте его воображения забрезжили воодушевляющие картины: вот уже Хисао обучает его стойке «Лист на ветру», а потом посвящает в самые сокровенные секреты клановых техник.
Он с благоговением обхватил пальцами меч. Испорченный боккэн из тренировочного зала не шел ни в какое сравнение. Хаширама залюбовался узорной цубой, искусно подражавшей соцветию хризантемы: цветные металлические пластины ложились одна поверх другой тончайшими лепестками.
– Ну как? Тяжелый? – поинтересовался старик.
– Вовсе нет.
Хисао протянул руку, мальчик послушно передал меч его владельцу. Престарелый Мастер кендзюцу с легкостью обнажил зазубренный клинок, небрежно потряс им и… запустил катаной в дальнюю стену, так что полотно впилось в буковую перегородку по самую шайбу.
Хаширама хлопнул в ладоши от восторга: он был поражен скоростью броска. Он никогда не видел, чтобы катаной распоряжались как камой – боевым серпом южан.
Хаширама ринулся вытаскивать меч. Пригнав чакру к плечевому поясу, он с натугой потянул катану на себя: та выскользнула с глухим скрипом. Он вновь вручил меч деду, надеясь, что в награду тот продемонстрирует какое-нибудь другое движение.
– Еще раз.
Острие вонзилось в деревянные доски. Незамысловатое действо повторилось.
– Держите, Хисао-уэ.
– Еще…
Если так будет продолжаться, то старик изрешетит все вертикальные поверхности.
– Я… я не понимаю.
Дед вздумал испытать его на выносливость?
– Неси-неси.
«Вот же заладил, старый прохвост!» – про себя выругался Хаширама.
Он словно играл с малолетней дочкой тети Хошико. Тока обожала швыряться колокольчиком с деревянным язычком и верещать, пока ее нянька не подберет и не возвратит хныкающей девочке безделушку. Однако после получаса упражнений с катаной дед показался уже отвесной скалой, на которую он пытался закатить каменный ком.
Не ошибался ли он с самого начала? Его осенило: нужно было сразу напасть!
Хаширама разогнался и замахнулся на сидящего старика. Тот непринужденно отбил атаку ножнами, и катана отлетела в сторону.
– Я подумал…
– Не о том, – перебил мальчика Хисао. – Учение без участия ума – тщетный труд. Мысль без учения – неоправданный риск. Неудачная затея. Хотя сама попытка применить иной подход похвальна.
На пятом десятке он сбился со счету. А запасы чакры истощились до такой степени, что обратно катану пришлось волочить.
– Я… больше не... не… хочу! – Хаширама сдался и уронил свою ношу на циновку.
– А теперь ответь: тяжелый ли меч?
– Меч один и тот же, но наклонись я за ним – упаду рядом, – признал он. Усталость взяла над ним вверх.
– Это и есть бремя воина, внук. Браться за оружие, когда протрубит рог. Раз за разом ступать на гибельный путь, хотя идти по нему становится всё труднее и труднее. Либо ты вонзишь в противника меч, либо он в тебя. Рано или поздно, рухнут оба. Если не скончаются от нанесенных другими ран, то сломаются под тяжестью собственного меча, скопившего чужие слезы и кровь.
– А если отнять все мечи? – ничего лучше ему на ум не пришло.
– Выкуют новые, возьмутся за копья и луки, – парировал дед, красноречиво показывая на настенную коллекцию военных трофеев. Хисао постоянно забывал сказать Дайскэ, чтобы слуга повесил вместо этих железяк пару живописных полотен.
Бессмысленно было винить закаленную сталь, когда любой ниндзя, не раздумывая, прочеканил бы, что самая смертоносная сила на свете – чакра. Хаширама вздохнул. Все нити его наивных рассуждений о причинах и следствиях неизбежно заводили в тупик.
– Как же тогда вырваться из замкнутого круга?
– А где ты усмотрел замкнутый круг? – ответил вопросом старик.
– Но ведь вы сами же… – неужели он неверно истолковал речь деда?
– Древняя легенда гласит, что на смертном одре Отшельник Шести Путей повелел высечь на своей могильной плите такую эпитафию: «В человеческой природе желать, чтобы жили люди, которых мы любим, и умирали те, кого ненавидим. Получается, кому мы сулим жизнь, того же обрекаем на смерть. Таково величайшее заблуждение», – Хисао увенчал урок классическими строками и спрятал меч в ножны.
Беседа с Хисао обескуражила мальчика, подрезав крылья его детским мечтам о геройских подвигах и оглушительной славе. Семена презрения к военному делу дали первые ростки. Его отец разочаруется, когда окажется, что из старшего сына и наследника вырос отвратительный шиноби. Хороший воин никогда бы не стал сомневаться, занося меч. Хаширама был уверен, что не предназначен для этого жестокого искусства.
Снаружи донеслась торопливая дробь босых ног по веранде. А следом за ней стремительно надвигался стук первых дождевых капель. Хаширама обернулся на шорох: створку сёдзи отдернули без спроса. В проёме застыла долговязая фигура слуги.
– Ваша светлость, Масао-доно… – с надломом в голосе заговорил запыхавшийся юноша. – Масао-доно…
Казалось, посыльный пытается перекричать непогоду на дворе и разом попрать с полдюжины правил приличия. Старик Хисао привстал, навалившись неподатливым телом на меч вместо посоха. С некоторых пор он передвигался с трудом. Некогда могучий, Сенджу Хисао превратился в ветхий дуб, покосившийся под гнетом бурь, но все еще не сломленный. Он скривил губы в мрачной усмешке: по-видимому, судьба-злодейка никогда не сдавалась.
– Рёхей! Отец вернулся? – Хаширама вскочил. Он не мог отогнать дурное предчувствие: лицо слуги, будто цепями, сковала скорбь.
– Маленький господин?! Я полагал, вы уже… – растерялся посыльный, который слишком поздно обратил внимание на сына Масао. В отчаянии от того, что сказанное не перечеркнуть, слуга повалился на колени и зарыдал. – Мне так жаль, маленький господин…
Хаширама остолбенел. В его груди сделалось тесно-тесно – так, что было ни вдохнуть, ни расплакаться. Словно в легкие накачали расплавленный свинец, и они вот-вот должны лопнуть, но почему-то не взрывались. Ему стало страшно от того, что с ним творилось, поэтому он решил утешить хотя бы слугу, но вышло лишь вяло выговорить:
– Рёхей…
Мысли мальчика путались, беззвучно обрывались. К ним мягкой поступью подбиралась пустота и беспощадно душила все порывы.
Хисао пересек комнату и навис над распластанным слугой. Для отца нет проклятия кошмарнее, чем хоронить последнего из сыновей. На поприще родителя он потерпел крах. Но как дед Хисао всё еще мог пригодиться Хашираме и Тобираме – плоти и крови Масао.
– Не мальчишка, а курица с оторванной головой! Хватит причитать! – выругался он и хорошенько встряхнул всхлипывающего Рёхея за ворот куртки. – Что моя невестка?
– Ко… Котонэ-сама уже собирает остальных старейшин, – опомнился слуга. – Меня послали за вами.
– Хм, значит, весть облетела почти всех в клане, надо бы поспешить, – проворчал Хисао. В уме он уже раздавал десятки четких указаний. – Ты – марш за Дайскэ. Но сначала… отведи моего внука во внутренние покои.
– Конечно, Хисао-сама, – кивнул посыльный и неуклюже поклонился.
Старик повернулся к сыну Масао: тот стоял с поникшей головой и выглядел крайне подавленным. Ладонь деда легла на плечо мальчика, и Хаширама встрепенулся, очнувшись от теплого прикосновения.
– Истинные шиноби рождаются с мечом в сердце, – изрек Хисао и вложил в безвольные руки внука оружие. – Привыкай к его весу, Хаширама.
В этот момент будущий лидер клана Сенджу впервые почувствовал себя совершенно взрослым и в то же время сущей крохой. Внутри него родные лесистые пейзажи уступили простор полю брани, на котором вскоре под звон стали суждено было столкнуться двум войскам. Какой отдать приказ, и главное – кому?
«Тот, кто желает возглавить других…»
Он пока не знал, как правильно обращаться с катаной, только вот побелевшие пальцы, словно предугадав ответ, судорожно сжались на рукояти.
«… прежде всего, главенствует над самим собой».
@темы: Конкурсная работа, Фанфикшн, Клан Сенджу, Тема: Детство
-
-
21.11.2012 в 22:42Умиляет самое начало) Это уединение с природой, эта рассерженная рыбка))
Дед Хаширамы такой мудрый, серьёзный получился) Очень здорово ^^
-
-
21.11.2012 в 22:57-
-
21.11.2012 в 23:03-
-
21.11.2012 в 23:08-
-
21.11.2012 в 23:12мы, Учихи, и не такие диверсии умеем
-
-
21.11.2012 в 23:15-
-
21.11.2012 в 23:17-
-
21.11.2012 в 23:34-
-
21.11.2012 в 23:38-
-
22.11.2012 в 16:07Хороший слог, образы, детали, авторская фантазия постаралась. Некоторые моменты понравились и с философской точки зрения, и с точки зрения "вплетения" в канон.
Древняя легенда гласит, что на смертном одре Отшельник Шести Путей повелел высечь на своей могильной плите такую эпитафию: «В человеческой природе желать, чтобы жили люди, которых мы любим, и умирали те, кого ненавидим. Получается, кому мы сулим жизнь, того же обрекаем на смерть. Таково величайшее заблуждение», – Хисао увенчал урок классическими строками и спрятал меч в ножны.
– Истинные шиноби рождаются с мечом в сердце, – изрек Хисао и вложил в безвольные руки внука оружие. – Привыкай к его весу, Хаширама.
Например, вот эти. Очень хорошо.
И теперь я никак не смогу избавиться от Хаширамы, лижущего ежа
в детстве лизнул ежа, поэтому такойИз минусов - многовато не сильно распространённых терминов и японизмов.
так что полотно впилось в буковую перегородку по самую шайбу.
Например, такой знатный оружейник, как я, не с первого раза понял, что за "полотно" и "шайба". Чисто логически уже потом ясно стало, что "полотно клинка", а про шайбу я до сих пор до конца не разобралась, где она в катане %)
-
-
22.11.2012 в 16:32Конечно, это в большей степени оридж, чем фанфик - но прочитала с интересом)
Ну что ж делать, если у нас в каноне про детство Хаширамы ни шиша. Пришлось импровизировать.
Некоторые моменты понравились и с философской точки зрения, и с точки зрения "вплетения" в канон.
Первая - это почти дословная цитата из "Анаклет", если что.
Вторая - это отсылка к некоторым восточным сочинениям, связанным с боевыми искусствами.
И теперь я никак не смогу избавиться от Хаширамы, лижущего ежа
Автор, если что, ежа не лизал! Был выбор между ежом и чертополохом.
Из минусов - многовато не сильно распространённых терминов и японизмов.
Да, я в курсе. Но в тексте везде даны пояснения вроде как. Надо некоторые было выкинуть, но времени не хватило, если честно.
Чисто логически уже потом ясно стало, что "полотно клинка", а про шайбу я до сих пор до конца не разобралась, где она в катане
В катане две шайбы - над цубой (гардой) и под ней.
Спасибо за вдумчивый комментарий!
Автор
-
-
22.11.2012 в 16:32А у ежа того не Учиха ли была фамилия?
-
-
22.11.2012 в 16:36Автор
-
-
22.11.2012 в 16:48Ну что ж делать, если у нас в каноне про детство Хаширамы ни шиша. Пришлось импровизировать.
Так я в вину и не ставлю) Но получилось так, что "другая атмосфера", другие пласты, "Наруто" здесь всё же здорово перекрыли.
Первая - это почти дословная цитата из "Анаклет", если что.
А что есть "Анкалет" ("Анкалеты"?) ?
То есть, цитаты из настоящих произведений. Значит, хорошо подобраны, вписались.
Автор, если что, ежа не лизал! Был выбор между ежом и чертополохом.
Автор, мой совет, лижите жаб. Они способствуют творчеству
Да, я в курсе. Но в тексте везде даны пояснения вроде как.
Ну не пояснения, а по контексту понятно))
В катане две шайбы - над цубой (гардой) и под ней.
А, крепят цубу. Теперь понятно.
Но всё же понимаю, что мешало написать "клинок" и "гарда" %)
Не за чт)
-
-
22.11.2012 в 16:50-
-
22.11.2012 в 17:08Так я в вину и не ставлю) Но получилось так, что "другая атмосфера", другие пласты, "Наруто" здесь всё же здорово перекрыли.
Времена другие. Хаширама - это росток уже в духе канона. А так, проблемы те же затронуты: поколений, войны, сиротства и т.д.
А что есть "Анкалет" ("Анкалеты"?) ?
"Аналекты Конфуция" или "Беседы и суждения", прошу прощение. Это я уже мудрю.
Автор, мой совет, лижите жаб. Они способствуют творчеству
Ага, с высоким рейтингом. Джирайя в гробу перевернулся.
Но всё же понимаю, что мешало написать "клинок" и "гарда" %)
Я люблю японские термины. Это не лечится.
если это был Учиха, то понятно, почему у нас клан теперь нервный. Приходят всякие, понимаете ли, лижут
Теперь я уже заразился мысленным изображением Мадары в виде ежика.
Автор
-
-
23.12.2012 в 18:33Дед взирал на внука с недобрым прищуром. Он поймал себя на здравой мысли, что, пожалуй, стоит отложить обсуждение канонов хотя бы до того дня, когда звуки станут безразличны его ушам.
– Научить тебя чему-нибудь, что ли, – Хисао затеребил жидкую бородку. очень живой момент
-
-
24.12.2012 в 18:52